Характер - он ведь как член, чем тверже, тем лучше. Но характер, как и член, не всем надо показывать.
Талант выглядеть в глазах окружающих ленивым кошарой, при этом выполняя весьма приличный объем работы.
читать дальше
Художественная критика.
Из статьи Мариуса Ру в «Memorial D’aix» (3 декабря 1865г)
Мсье Сезанн один из хороших учеников школы Экса, которого она вырастила для Парижа. Он оставил о себе память как о неутомимом работнике и добросовестном ученике. В Париже благодаря своему усердию он станет прекрасным художником.
Школа Экса привила мсье Сезанну такие хорошие принципы, и он видел там такие прекрасные примеры, у него так много мужества и так много упорства в работе, что он не может не добиться своей цели. Если бы я не боялся быть нескромным, я похвалил бы некоторые его картины. Но он все еще недоволен своими работами, и я не хочу оскорбить его щепетильность художника. Я подожду, пока он не обнародует свои произведения. В тот день не я один заговорю о нем. Он принадлежит к школе, привилегия которой – вызывать критику.
Из статьи «Figaro» (8 апреля 1867)
Мсье Сезам (к сказкам «Тысячи и одной ночи» отношения не имеет), тот самый, который в 1863 году в «Салоне отверженных»- всегда отверженных – развеселил всю публику, выставив картину, изображающую две скрещенные свиные ножки; в этот раз Сезам послал на выставку две композиции, если даже не такие же странные, но, во всяком случае, недостойны фигурировать в Салоне. Эти композиции называются «Пунш с ромом» и изображают: одна – обнаженного мужчину, которому женщина в нарядном туалете подносит пунш с ромом, другая – обнаженную женщину, а мужчина одет как лаццарони, здесь пунш пролит.
Ответ Золя на статью в «Figaro» (8 апреля 1867)
Уважаемый коллега, будьте так любезны, поместить несколько строк опровержения. Дело идет об одном из моих друзей детства, о молодом художнике, сильный и своеобразный талант которого я очень ценю. Вы перепечатали из «Europe» небольшой текст, где говорится о некоем мсье Сезаме, который якобы выставил в «Салоне отверженных» 1863 года «две скрещенные свиные ножки», а что в этом году у него не приняли в Салон картину, названную «Пунш с ромом».
Должен сказать, я не сразу узнал под личиной, которую ему надели, своего старого товарища по колледжу, мсье Поля Сезанна, у которого, однако, среди его произведений никогда не было картины, изображавшей свиные ножки, по крайней мере до сих пор. Я делаю эту оговорку, потому что я не знаю, почему бы не писать свиных ножек, ведь пишут же тыкву и морковь. В этот году жюри действительно отклонило, наряду с работами многих других прекрасных художников, две картины Поля Сезанна: «Пунш с ромом» и «Опьянение».
Мсье Арнольд Мортье решил поострить по поводу сюжета этих картин, и он напряг все силы своего воображения, чтобы их описать. Эти усилия делают ему честь. Я знаю, что это только милые шуточки, которые не надо было принимать всерьез. Но что Вы хотите? Я никогда не мог понять этот метод критики, заключающийся в насмешках и издевательствах над тем, чего не видел. Во всяком случае, я должен сказать, что описания Арнольда Мортье не точны…
Из статьи Ж. Ривьера «Выставка импрессионистов»
Сезанн – художник, которого вот уже пятнадцать лет пресса и публика атакуют и третируют наиболее ожесточенно. Нет такого оскорбительного эпитета, который не прилагался бы к его имени; оглушительный хохот – вот единственная награда, выпавшая до сих пор на долю его произведений.
Одна из газет обозвала «шоколадной размазней» портрет одного мужчины, выставленный им в этом году. Подобные насмешки и выпады объясняются предвзятостью, которую никто не дает себе труда даже скрывать. Смотреть картины Сезанна идут для того, чтобы вдоволь посмеяться. А вот я сознаюсь, что не знаю живописца, который давал меньше поводов для веселья, чем Сезанн. Смех этот вымучен. Я тоже видел немало картин, при том даже плохих, я видел вещи, нелепые до идиотизма, но никогда не мог смеяться над ними, потому что они не веселили, а печалили меня. Иногда я краснею за глупость своих ближних, но она никогда не забавляет меня. Я знаю многих людей, поступающих также, как и я, и все они честны и непредвзяты.
В своих произведениях Сезанн – подлинный эллин классической поры: его полотнам присущи безмятежность и героическая ясность античных картин и терракоты, и те невежды, которые гогочут, глядя, например, на «Купальщиков», кажутся мне варварами, критикующими Парфенон.
Сезанн – настоящий художник и большой художник. Те, кто никогда не держал в руках ни кисти, ни карандаша, утверждают, что он не владеет рисунком, и упрекают его в «несовершенствах», которые на самом деле представляют собой утонченный прием невероятно искусного мастера.
Я знаю что, несмотря на это, Сезанн никогда не добьется успеха, который стяжают молодые художники. Кто же станет колебаться, кого предпочесть – «Купальшиков» или эпинальских солдатиков? Естественно, что всем больше нравятся последние. Дама, держащая под руку рослого молодого блондина, никогда не воскликнет перед картинами Сезанна, закрывая глаза: «Какая прелесть!». Они приведут в отчаяние и критика – они ведь не дадут ему повода щегольнуть броским словом, вроде «грациозность», «виртуозность», «раскованность» и т.д. Еще кто-нибудь сочтет, что сюжет выбран неудачно, поскольку художник не пожелал назвать картину «Мой уголок», «Наконец-то мы одни», «Сожаления» или «Свадьба», как именуются тысячи картин, фотографии и цветные гравюры, с которых пользуются таким спросом на книжных развалах улицы Сен – Денни и Бульваров в качестве средства, способствующего перевариванию бульона с саго.
Тем не менее живопись Сезанна обладает невыразимым обаянием библейской и греческой древности: движения его персонажей просты и величавы, как в античной скульптуре, пейзажи величественны и внушительны, а в натюрмортах, прекрасных и безупречно точных в смысле взаимоотношения тонов, есть, при всей их правдивости, нечто торжественное. Любая картина этого художника волнует, потому что он сам испытывает сильнейшее волнение перед лицом природы и умеет выразить его волнение на полотне.
Во втором зале, над дверью, вывешена картина Сезанна, изображающая сцену на берегу моря. Она отличается изумительной величавостью и невиданной безмятежностью; кажется, что эта сцена возникает в нашей памяти, когда мы перелистываем книгу своей жизни.
Какой-то чудак в черном сюртуке и остроконечной шляпе, опираясь на толстую палку, ковыляет под ярким солнцем. Это какой-то персонаж из сказок, любопытный Афергюс; ему известны все новости на десять лье в округе; местный костоправ и колдун, не то богач, не то бедняк – кто знает? Он греет свое охладевшее тело на солнце, поглядывая на море воспаленными подмигивающими глазками. Женщина, стоящая впереди него, величавым жестом подзывает перевозчика, а в узком проливе покачивается на одном месте лодка под высоким белым парусом. Матрос вытаскивает сети на берег, а другой, в красной блузе, настоящий морской волк, руководит этой операцией. Все здесь – раздолье и великолепие, как воспоминание о чем-то прекрасном, пейзаж грандиозен – морской бриз покачивает деревья, голубая вода прозрачна и облака озарены солнцем.
Произведения, равные прекраснейшим созданиям античности, - вот оружие, которым Сезанн борется с предвзятостью одних и невежеством других, вот что принесет ему победу.
Один из моих друзей пишет мне: «Любопытная все-таки штука, это общество, которое без смеха взирает на претензионные потуги какого-нибудь ребячливого археолога, которое заслуженно восхищается в Лувре искалеченными шедеврами музея Кампаны, то восторгается первыми опытами искусства, не вышедшего из состояния детства, платя на аукционах сумасшедшие деньги за неуклюжие создания третьестепенного гончара эпохи Возрождения, и в то же время осмеивает каждого живого художника, раньше чем узнать, не гений ли он. Посмотрите «Ночь» Микеланджело, сравните ее пропорции с пропорциями живых людей или античных статуй, и этот шедевр покажется вам смешным, нечеловеческим, чудовищным. Будьте же последовательны – смейтесь и над ним.
Не знаю, - добавил мой друг, увидев «Купальщиков», - какие достоинства можно было бы привнести в эту картину, чтобы сделать ее более волнующей и страстной, и я напрасно силюсь усмотреть в ней недостатки, которые ей приписывают. Создатель «Купальщиков» - человек из породы гигантов. Его не сравнишь ни с кем, поэтому всего удобнее начисто его отрицать, но искусство знает мастеров, подобных ему и стяжавших уважение, и если даже современность не воздаст ему должное, то будущее научится чтить его наравне с этими мастерами, как одного из полубогов искусства…
Статья Эмиля Золя. Париж 16 апреля 1877г
Я еще не говорил Вам о художниках – импрессионистах. Вот уже в третий раз эти живописцы показывают публике свое творчество за пределами официальных Салонов. Вначале это было вызвано их желанием уклониться от суда жюри, отвергающего любые оригинальные начинания. В результате образовалась однородная группа, участники которой имеют сходное восприятие природы. Кто-то в насмешку дал им кличку импрессионистов, а они из вызова подхватили это прозвище и сделали его своим знаменем.
Мне кажется, ни к чему доискиваться до точного смысла этого слова. Оно представляет собой ярлык и ничем не хуже прочих. Художественные школы во Франции начинают развиваться только после того, как их окрестят, пусть пусть даже самым нелепым образом. Мне кажется, что под импрессионистами подразумевают, которые отображают видимы мир, стремясь при этом передать непосредственное впечатление от природы не в подробностях, а в целом. Конечно, на расстоянии двадцати шагов трудно четко различить нос или глаза человека. Чтобы передать его таким, каким его видишь, нужно писать не морщины на его лице, а живую естественность его движения или позы и трепет окружающей его атмосферы. На этом основывается живопись впечатления, в отличие от живописи деталей.
К счастью, группа эта не ограничивается теориями, а имеет и другие заслуги; я хочу сказать, что в ней есть истинные, высокоодаренные художники.
Как я уже сказал, всех их объединяет общность видения. Природа представляется им светлой и радостной, без соуса из битума и сиены, излюбленных романтиками. Они покидают мастерскую и пишут на открытом воздухе, совершая тем самым переворот, чреватый неисчислимыми последствиями. Их палитра высветлена, гармония тонов необычайна, а оригинальность манеры удивительна. При этом каждый из них наделен совершенно самобытным и ярко выраженным темпераментом.
Я не имею возможности в коротком очерке уделить каждому из них должное внимание и ограничусь несколькими словами.
Клод Моне – самая яркая индивидуальность в группе. В этом году он выставил великолепные интерьеры вокзалов. Глядя на них, так и слышишь грохот подъезжающих поездов и видишь клубы дыма, вздымающиеся под просторные своды. Именно в этих современных зрелищах с их огромными масштабами таится источник сегодняшней живописи. Нашим художникам предстоит раскрыть поэзию вокзалов, как их отцы открыли в свое время поэзию лесов и рек.
Я назову затем Поля Сезанна, несомненно самого талантливого колориста в этой группе. На выставке представлен ряд прекраснейших пейзажей Прованса его кисти. Сильные и прочувствованные полотна этого художника вызовут, наверное, улыбку у буржуа, но тем не менее они свидетельствуют об очень крупном даровании. Когда Поль Сезанн полностью овладеет своим талантом, он даст нам образы самого высокого искусства.
Ренуар выставил очаровательные женские портреты. Наибольший успех на выставке завоевал портрет белокурой, сияющей мадмуазель Самари, молодой актрисы «Комедия Франсез». Лично я предпочитаю портреты мадам Ж.Ш. и мадам А.Д, на мой взгляд, они гораздо крепче сделаны и выше с живописной точки зрения. Ренуар представил также «Бал в Мулен де ла Галет», большое полотно, полное необычайной жизненности.
Я могу уделить лишь несколько строк мадмуазель Берте Моризо. Ее холсты написаны в удивительно тонком и верном колорите. Представленные в этом году «Зеркало» и «молодая женщина перед зеркалом» - настоящие жемчужины, в которых серо-белые тона тканей сливаются в нежную симфонию. Я заметил также ряд прелестных акварелей этой художницы.
Места у меня остается мало и я торопливо перехожу к Дега, автору прекрасных акварелей. Он написал поразительных танцовщиц, схваченных им в вихре танца, удивительных в своей подлинности сцены в кабаре, где поющие «дивы» с открытым ртом наклоняются над чадными керосиновыми лампами эстрады. Рисунок Дега замечательно точен, и даже второстепенные фигуры в его композициях приобретают неожиданную выпуклость.
Я не перечисляю здесь художников – импрессионистов по степени их значительности, ибо в таком случае я уже назвал бы Писсаро и Сислея, высокоодаренных пейзажистов. Оба они, каждый в своей тональности, показывают поразительные по своей правде уголки природы. В заключение я хотел бы упомянуть и мсье Кайботта, отважного молодого художника, который не отступает перед современными сюжетами и не боится крупного масштаба. На его полотне «Парижская улица в дождливый день» мы видим прохожих, и в особенности мужчину и женщину на первом плане, великолепных в своей подлинности. Когда талант Кайботта обретет еще большую гибкость, он несомненно станет одним из самых смелых представителей этой группы.
Художники-импрессионисты могут теперь не обращать внимания на иронические улыбки публики – это цена их победы. Ведь публика всегда насмехалась над всем новым и самобытным. Когда появились Делакруа и Декан, публика пришла в такую ярость, что хотела уничтожить их холсты. Художники, одаренные самобытным темпераментом, предназначены судьбой будоражить свою эпоху и будить страсти. Можно сказать с полной уверенностью, что направление, выраженное сегодня творчеством импрессионистов, даст весомые плоды. Не пройдет и нескольких лет, и их влияние распространится даже на официальные Салоны. Будущее французской живописи таится в них; бой уже начался и мастерам осталось только утвердиться на новых позициях.
Импрессионисты знаменуют собой новое направление в живописи, и это явствует даже из того, что публика, хоть и потешается над ними, толпой валит на их выставку. Ежедневно бывает больше пятисот посетителей. По мнению людей сведущих, это само по себе уже успех. Не только будут покрыты по устройству выставки, но предвидится и прибыль. Доброго пути и заслуженного успеха художникам-импрессионистам!
Поль Серюзье
Я должен признать, что инициатором теперешнего движения был не Гоген. Это движения сперва направлял Писаро, затем Сезанн, которого мы узнали через Гогена.
Сезанн сумел освободить живопись от всех обветшалых покровов, которые наслоило время. Он ясно показал, что имитация – это только средство, что единственная цель живописи – расположить на данной плоскости цвета и линии так, чтобы очаровать глаз и обратиться к осознанию, и чисто пластическими средствами создать или, вернее, вновь найти всеобщий язык искусства. Сезанна обвиняют в сухости, в грубости, но эти внешние недостатки – только оболочка его мощи! В его сознании мысль так ясна! Ее желание выразить ее так настоятельно. Если в нашу эпоху родится какая-нибудь традиция – а я надеюсь на это, - она пойдет от Сезанна. Тогда придут другие художники, умелые кулинары, и приправят современными соусами кушанья, основу которых дал Сезанн. Дело идет не о новом искусстве, но о возрождении всех крепких и чистых классических искусств…
Природа дает нам инертные материалы, и только человеческий ум может расположить их так, чтобы выразить ими свои чувства и мысли посредством аналогий. Этим путем приходят к Стилю, конечной цели всякого искусства.
читать дальше
Художественная критика.
Из статьи Мариуса Ру в «Memorial D’aix» (3 декабря 1865г)
Мсье Сезанн один из хороших учеников школы Экса, которого она вырастила для Парижа. Он оставил о себе память как о неутомимом работнике и добросовестном ученике. В Париже благодаря своему усердию он станет прекрасным художником.
Школа Экса привила мсье Сезанну такие хорошие принципы, и он видел там такие прекрасные примеры, у него так много мужества и так много упорства в работе, что он не может не добиться своей цели. Если бы я не боялся быть нескромным, я похвалил бы некоторые его картины. Но он все еще недоволен своими работами, и я не хочу оскорбить его щепетильность художника. Я подожду, пока он не обнародует свои произведения. В тот день не я один заговорю о нем. Он принадлежит к школе, привилегия которой – вызывать критику.
Из статьи «Figaro» (8 апреля 1867)
Мсье Сезам (к сказкам «Тысячи и одной ночи» отношения не имеет), тот самый, который в 1863 году в «Салоне отверженных»- всегда отверженных – развеселил всю публику, выставив картину, изображающую две скрещенные свиные ножки; в этот раз Сезам послал на выставку две композиции, если даже не такие же странные, но, во всяком случае, недостойны фигурировать в Салоне. Эти композиции называются «Пунш с ромом» и изображают: одна – обнаженного мужчину, которому женщина в нарядном туалете подносит пунш с ромом, другая – обнаженную женщину, а мужчина одет как лаццарони, здесь пунш пролит.
Ответ Золя на статью в «Figaro» (8 апреля 1867)
Уважаемый коллега, будьте так любезны, поместить несколько строк опровержения. Дело идет об одном из моих друзей детства, о молодом художнике, сильный и своеобразный талант которого я очень ценю. Вы перепечатали из «Europe» небольшой текст, где говорится о некоем мсье Сезаме, который якобы выставил в «Салоне отверженных» 1863 года «две скрещенные свиные ножки», а что в этом году у него не приняли в Салон картину, названную «Пунш с ромом».
Должен сказать, я не сразу узнал под личиной, которую ему надели, своего старого товарища по колледжу, мсье Поля Сезанна, у которого, однако, среди его произведений никогда не было картины, изображавшей свиные ножки, по крайней мере до сих пор. Я делаю эту оговорку, потому что я не знаю, почему бы не писать свиных ножек, ведь пишут же тыкву и морковь. В этот году жюри действительно отклонило, наряду с работами многих других прекрасных художников, две картины Поля Сезанна: «Пунш с ромом» и «Опьянение».
Мсье Арнольд Мортье решил поострить по поводу сюжета этих картин, и он напряг все силы своего воображения, чтобы их описать. Эти усилия делают ему честь. Я знаю, что это только милые шуточки, которые не надо было принимать всерьез. Но что Вы хотите? Я никогда не мог понять этот метод критики, заключающийся в насмешках и издевательствах над тем, чего не видел. Во всяком случае, я должен сказать, что описания Арнольда Мортье не точны…
Из статьи Ж. Ривьера «Выставка импрессионистов»
Сезанн – художник, которого вот уже пятнадцать лет пресса и публика атакуют и третируют наиболее ожесточенно. Нет такого оскорбительного эпитета, который не прилагался бы к его имени; оглушительный хохот – вот единственная награда, выпавшая до сих пор на долю его произведений.
Одна из газет обозвала «шоколадной размазней» портрет одного мужчины, выставленный им в этом году. Подобные насмешки и выпады объясняются предвзятостью, которую никто не дает себе труда даже скрывать. Смотреть картины Сезанна идут для того, чтобы вдоволь посмеяться. А вот я сознаюсь, что не знаю живописца, который давал меньше поводов для веселья, чем Сезанн. Смех этот вымучен. Я тоже видел немало картин, при том даже плохих, я видел вещи, нелепые до идиотизма, но никогда не мог смеяться над ними, потому что они не веселили, а печалили меня. Иногда я краснею за глупость своих ближних, но она никогда не забавляет меня. Я знаю многих людей, поступающих также, как и я, и все они честны и непредвзяты.
В своих произведениях Сезанн – подлинный эллин классической поры: его полотнам присущи безмятежность и героическая ясность античных картин и терракоты, и те невежды, которые гогочут, глядя, например, на «Купальщиков», кажутся мне варварами, критикующими Парфенон.
Сезанн – настоящий художник и большой художник. Те, кто никогда не держал в руках ни кисти, ни карандаша, утверждают, что он не владеет рисунком, и упрекают его в «несовершенствах», которые на самом деле представляют собой утонченный прием невероятно искусного мастера.
Я знаю что, несмотря на это, Сезанн никогда не добьется успеха, который стяжают молодые художники. Кто же станет колебаться, кого предпочесть – «Купальшиков» или эпинальских солдатиков? Естественно, что всем больше нравятся последние. Дама, держащая под руку рослого молодого блондина, никогда не воскликнет перед картинами Сезанна, закрывая глаза: «Какая прелесть!». Они приведут в отчаяние и критика – они ведь не дадут ему повода щегольнуть броским словом, вроде «грациозность», «виртуозность», «раскованность» и т.д. Еще кто-нибудь сочтет, что сюжет выбран неудачно, поскольку художник не пожелал назвать картину «Мой уголок», «Наконец-то мы одни», «Сожаления» или «Свадьба», как именуются тысячи картин, фотографии и цветные гравюры, с которых пользуются таким спросом на книжных развалах улицы Сен – Денни и Бульваров в качестве средства, способствующего перевариванию бульона с саго.
Тем не менее живопись Сезанна обладает невыразимым обаянием библейской и греческой древности: движения его персонажей просты и величавы, как в античной скульптуре, пейзажи величественны и внушительны, а в натюрмортах, прекрасных и безупречно точных в смысле взаимоотношения тонов, есть, при всей их правдивости, нечто торжественное. Любая картина этого художника волнует, потому что он сам испытывает сильнейшее волнение перед лицом природы и умеет выразить его волнение на полотне.
Во втором зале, над дверью, вывешена картина Сезанна, изображающая сцену на берегу моря. Она отличается изумительной величавостью и невиданной безмятежностью; кажется, что эта сцена возникает в нашей памяти, когда мы перелистываем книгу своей жизни.
Какой-то чудак в черном сюртуке и остроконечной шляпе, опираясь на толстую палку, ковыляет под ярким солнцем. Это какой-то персонаж из сказок, любопытный Афергюс; ему известны все новости на десять лье в округе; местный костоправ и колдун, не то богач, не то бедняк – кто знает? Он греет свое охладевшее тело на солнце, поглядывая на море воспаленными подмигивающими глазками. Женщина, стоящая впереди него, величавым жестом подзывает перевозчика, а в узком проливе покачивается на одном месте лодка под высоким белым парусом. Матрос вытаскивает сети на берег, а другой, в красной блузе, настоящий морской волк, руководит этой операцией. Все здесь – раздолье и великолепие, как воспоминание о чем-то прекрасном, пейзаж грандиозен – морской бриз покачивает деревья, голубая вода прозрачна и облака озарены солнцем.
Произведения, равные прекраснейшим созданиям античности, - вот оружие, которым Сезанн борется с предвзятостью одних и невежеством других, вот что принесет ему победу.
Один из моих друзей пишет мне: «Любопытная все-таки штука, это общество, которое без смеха взирает на претензионные потуги какого-нибудь ребячливого археолога, которое заслуженно восхищается в Лувре искалеченными шедеврами музея Кампаны, то восторгается первыми опытами искусства, не вышедшего из состояния детства, платя на аукционах сумасшедшие деньги за неуклюжие создания третьестепенного гончара эпохи Возрождения, и в то же время осмеивает каждого живого художника, раньше чем узнать, не гений ли он. Посмотрите «Ночь» Микеланджело, сравните ее пропорции с пропорциями живых людей или античных статуй, и этот шедевр покажется вам смешным, нечеловеческим, чудовищным. Будьте же последовательны – смейтесь и над ним.
Не знаю, - добавил мой друг, увидев «Купальщиков», - какие достоинства можно было бы привнести в эту картину, чтобы сделать ее более волнующей и страстной, и я напрасно силюсь усмотреть в ней недостатки, которые ей приписывают. Создатель «Купальщиков» - человек из породы гигантов. Его не сравнишь ни с кем, поэтому всего удобнее начисто его отрицать, но искусство знает мастеров, подобных ему и стяжавших уважение, и если даже современность не воздаст ему должное, то будущее научится чтить его наравне с этими мастерами, как одного из полубогов искусства…
Статья Эмиля Золя. Париж 16 апреля 1877г
Я еще не говорил Вам о художниках – импрессионистах. Вот уже в третий раз эти живописцы показывают публике свое творчество за пределами официальных Салонов. Вначале это было вызвано их желанием уклониться от суда жюри, отвергающего любые оригинальные начинания. В результате образовалась однородная группа, участники которой имеют сходное восприятие природы. Кто-то в насмешку дал им кличку импрессионистов, а они из вызова подхватили это прозвище и сделали его своим знаменем.
Мне кажется, ни к чему доискиваться до точного смысла этого слова. Оно представляет собой ярлык и ничем не хуже прочих. Художественные школы во Франции начинают развиваться только после того, как их окрестят, пусть пусть даже самым нелепым образом. Мне кажется, что под импрессионистами подразумевают, которые отображают видимы мир, стремясь при этом передать непосредственное впечатление от природы не в подробностях, а в целом. Конечно, на расстоянии двадцати шагов трудно четко различить нос или глаза человека. Чтобы передать его таким, каким его видишь, нужно писать не морщины на его лице, а живую естественность его движения или позы и трепет окружающей его атмосферы. На этом основывается живопись впечатления, в отличие от живописи деталей.
К счастью, группа эта не ограничивается теориями, а имеет и другие заслуги; я хочу сказать, что в ней есть истинные, высокоодаренные художники.
Как я уже сказал, всех их объединяет общность видения. Природа представляется им светлой и радостной, без соуса из битума и сиены, излюбленных романтиками. Они покидают мастерскую и пишут на открытом воздухе, совершая тем самым переворот, чреватый неисчислимыми последствиями. Их палитра высветлена, гармония тонов необычайна, а оригинальность манеры удивительна. При этом каждый из них наделен совершенно самобытным и ярко выраженным темпераментом.
Я не имею возможности в коротком очерке уделить каждому из них должное внимание и ограничусь несколькими словами.
Клод Моне – самая яркая индивидуальность в группе. В этом году он выставил великолепные интерьеры вокзалов. Глядя на них, так и слышишь грохот подъезжающих поездов и видишь клубы дыма, вздымающиеся под просторные своды. Именно в этих современных зрелищах с их огромными масштабами таится источник сегодняшней живописи. Нашим художникам предстоит раскрыть поэзию вокзалов, как их отцы открыли в свое время поэзию лесов и рек.
Я назову затем Поля Сезанна, несомненно самого талантливого колориста в этой группе. На выставке представлен ряд прекраснейших пейзажей Прованса его кисти. Сильные и прочувствованные полотна этого художника вызовут, наверное, улыбку у буржуа, но тем не менее они свидетельствуют об очень крупном даровании. Когда Поль Сезанн полностью овладеет своим талантом, он даст нам образы самого высокого искусства.
Ренуар выставил очаровательные женские портреты. Наибольший успех на выставке завоевал портрет белокурой, сияющей мадмуазель Самари, молодой актрисы «Комедия Франсез». Лично я предпочитаю портреты мадам Ж.Ш. и мадам А.Д, на мой взгляд, они гораздо крепче сделаны и выше с живописной точки зрения. Ренуар представил также «Бал в Мулен де ла Галет», большое полотно, полное необычайной жизненности.
Я могу уделить лишь несколько строк мадмуазель Берте Моризо. Ее холсты написаны в удивительно тонком и верном колорите. Представленные в этом году «Зеркало» и «молодая женщина перед зеркалом» - настоящие жемчужины, в которых серо-белые тона тканей сливаются в нежную симфонию. Я заметил также ряд прелестных акварелей этой художницы.
Места у меня остается мало и я торопливо перехожу к Дега, автору прекрасных акварелей. Он написал поразительных танцовщиц, схваченных им в вихре танца, удивительных в своей подлинности сцены в кабаре, где поющие «дивы» с открытым ртом наклоняются над чадными керосиновыми лампами эстрады. Рисунок Дега замечательно точен, и даже второстепенные фигуры в его композициях приобретают неожиданную выпуклость.
Я не перечисляю здесь художников – импрессионистов по степени их значительности, ибо в таком случае я уже назвал бы Писсаро и Сислея, высокоодаренных пейзажистов. Оба они, каждый в своей тональности, показывают поразительные по своей правде уголки природы. В заключение я хотел бы упомянуть и мсье Кайботта, отважного молодого художника, который не отступает перед современными сюжетами и не боится крупного масштаба. На его полотне «Парижская улица в дождливый день» мы видим прохожих, и в особенности мужчину и женщину на первом плане, великолепных в своей подлинности. Когда талант Кайботта обретет еще большую гибкость, он несомненно станет одним из самых смелых представителей этой группы.
Художники-импрессионисты могут теперь не обращать внимания на иронические улыбки публики – это цена их победы. Ведь публика всегда насмехалась над всем новым и самобытным. Когда появились Делакруа и Декан, публика пришла в такую ярость, что хотела уничтожить их холсты. Художники, одаренные самобытным темпераментом, предназначены судьбой будоражить свою эпоху и будить страсти. Можно сказать с полной уверенностью, что направление, выраженное сегодня творчеством импрессионистов, даст весомые плоды. Не пройдет и нескольких лет, и их влияние распространится даже на официальные Салоны. Будущее французской живописи таится в них; бой уже начался и мастерам осталось только утвердиться на новых позициях.
Импрессионисты знаменуют собой новое направление в живописи, и это явствует даже из того, что публика, хоть и потешается над ними, толпой валит на их выставку. Ежедневно бывает больше пятисот посетителей. По мнению людей сведущих, это само по себе уже успех. Не только будут покрыты по устройству выставки, но предвидится и прибыль. Доброго пути и заслуженного успеха художникам-импрессионистам!
Поль Серюзье
Я должен признать, что инициатором теперешнего движения был не Гоген. Это движения сперва направлял Писаро, затем Сезанн, которого мы узнали через Гогена.
Сезанн сумел освободить живопись от всех обветшалых покровов, которые наслоило время. Он ясно показал, что имитация – это только средство, что единственная цель живописи – расположить на данной плоскости цвета и линии так, чтобы очаровать глаз и обратиться к осознанию, и чисто пластическими средствами создать или, вернее, вновь найти всеобщий язык искусства. Сезанна обвиняют в сухости, в грубости, но эти внешние недостатки – только оболочка его мощи! В его сознании мысль так ясна! Ее желание выразить ее так настоятельно. Если в нашу эпоху родится какая-нибудь традиция – а я надеюсь на это, - она пойдет от Сезанна. Тогда придут другие художники, умелые кулинары, и приправят современными соусами кушанья, основу которых дал Сезанн. Дело идет не о новом искусстве, но о возрождении всех крепких и чистых классических искусств…
Природа дает нам инертные материалы, и только человеческий ум может расположить их так, чтобы выразить ими свои чувства и мысли посредством аналогий. Этим путем приходят к Стилю, конечной цели всякого искусства.
@темы: обычная реальность, myśli, трудовые будни